СВАДЕБНЫЙ ОБРЯД ЮГО-ЗАПАДНЫХ РАЙОНОВ КАЛУЖСКОЙ ОБЛАСТИ

1. Общие замечания

Анализ свадебного ритуала и его музыкальных компонентов — сложная многоуровневая задача, через  решение которой можно прийти к ответам на многие вопросы, связанные с другими жанрами русского фольклора. Кроме того, для народного музыкального искусства свадебный обряд в значительной мере является показателем сохранности или разрушения песенной традиции.

Звуковое пространство свадебного обряда представляет собой обязательную часть ритуала и несет существенную семантическую нагрузку. Напевы свадебных песен и причитаний, имеющие знаковый смысл, как для участников, так и для зрителей церемонии, выстраиваются в стройную систему вместе с другими звучащими компонентами — шумной процессией ряженых на второй день свадьбы, звуковыми эффектами, например, стрельбой холостыми патронами «от сглаза», ударами по косе, звоном колокольчиков свадебного поезда и т.п.  

Основополагающие моменты русской свадебной обрядности совпадают даже в отдаленных друг от друга областях, что свидетельствует об общей национальной принадлежности ритуала[1]. Однако существует масса локальных, единичных особенностей, присущих конкретным свадебным действам. Даже в соседних селах, относящихся к одной региональной традиции, могут быть местные песни и формы обрядности.

В литературе, посвященной музыкальной стороне русской свадьбы, существует популярная точка зрения на типологию свадебных ритуалов восточных славян, сформулированная Б.Б. Ефименковой на научно-практической конференции в Смоленске в 1987 году [2]. Два основных типа свадебного действа она соотнесла с определенными географическими зонами: «свадьба-веселье» — южные территории Восточно-европейской равнины и «свадьба-похороны» — севернорусские области. В качестве основных ориентиров Ефименкова приняла во внимание структуру ритуала, его песенное наполнение, положение в жанровой системе фольклора.

В своих работах мы уже отмечали определенную упрощенность такого подхода[3]. Некоторые «специфические» особенности структуры свадьбы второго типа: внутренняя контрастность действа, разрастание и драматизация первой части свадьбы (в доме невесты), насыщение ее прощальными обрядами, посещение бани, роль причитаний и прощальных песен, типологически близких причету,— всё это, сконцентрированное в одном типе ритуала, является его показателем. Но те же моменты могут существовать в других историко-географических зонах, где нет «противодействия» партии жениха и партии невесты, а есть параллельность ряда обрядовых действий, выполняемых как в доме жениха, так и в доме невесты, велика роль всевозможных контактов представителей двух сторон (застолий, переездов). Такова мещерская свадьба (северные районы Рязанской области).

В более позднем по времени исследовании Б.Б. Ефименкова, однако, уточняет свой взгляд на типологию свадебных ритуалов. Она пишет, что «… один и тот же обрядовый акт имеет в …ритуалах разный статус и разный удельный вес, что отражает различия в их базисной модели»[4]. Кроме того, в данной работе термин «свадьба-веселье»  заменен белорусским эквивалентом слова «свадьба» — «вяселле». Южнорусская свадьба, по мнению автора, оказалась ориентирована на восточнославянский Запад: «Западный тип свадьбы был перенесен переселенцами в южную Россию»[5]. Таким образом, Ефименкова сняла прямолинейную трактовку терминов — «свадьба-похороны» и «свадьба-веселье», которой грешат многие современные исследования. Однако для выяснения специфики свадебного обряда вторичных по заселению русских территорий сопоставление севернорусской свадьбы, с ведущей ролью причета и преобладанием инициационного плана в ритуале,  и западнорусской (южнорусской) свадьбы, в которой ритуал имеет коммуникативно-обменный  характер, а причет занимает менее значительное место, представляется весьма логичным.

Исследуемая нами зона, однако, оказалась очень сложной для выявления типологии свадебных ритуалов. Локальные (местные) традиции юго-западных районов Калужского края складывались в течение длительного исторического периода. Историко-культурные условия при их формировании и развитии играли особую роль (см. История). Веками здесь развивались миграционные процессы, формировались новые этнокультурные контакты и локальные группы. Каждый исторический период, начиная с IX века, вносил свои особенности в становление традиционной культуры. Свадебный ритуал этой древней восточнославянской территории оказался многовариантным, богатым не только на разнообразные детали этнографического толка, но  и на собственно песни. Это касается как сюжетов, используемых в различных эпизодах обряда, так и их мелодических версий.

В настоящий момент свадебные песни, как неотъемлемая часть ритуала, на исследуемой территории представляют довольно пеструю картину[6]. В целом,  ситуация в Калужской области такова, что при многообразии  записанных нами свадебных песен (в настоящий момент в Людиновском, Куйбышевском, Кировском, Спас-Деменском, Жиздринском, Хвастовичском, Ульяновском и Думиничском районах нами зафиксировано более 190 сюжетов песен, несущих обрядовую функцию, 18 протяжных форм, частично входящих в обряд), только 27 сюжетов записаны в небольшом количестве вариантов, преимущественно в близлежащих населенных пунктах (см. таблицу локальные сюжеты). Часть этих песен имеет более широкое бытование — они могут петься как на предсвадебных вечерах, так и за свадебным столом,  выполняя функцию «обыгрывания». Лишь несколько сюжетов в наших записях повторяются неоднократно, распространяясь почти по всей исследуемой территории.  «Не было ветру», родственная ей по смыслу, но не по музыкально-поэтическому облику «Поднимались ветры буйные», «Обманщица» («Сподманщица», «Обман, обман»), «При вечере, вечере», сиротские «Ёлка, ты ёлка» и «Не река ли моя», «Роза, роза, белая берёза»  маркируют определенные обрядовые действия в довенечной части ритуала.

Тексты почти всех перечисленных песен сложены  тоническим стихом, с типичными для него ритмоформулами, характерными для  центральных и, особенно, северных регионов России. Причины этого явления пока нами не установлены[7], но думается, что они также связаны с историческими процессами. Этот факт существенно расшатывает гипотезу о безусловной принадлежности юго-западных калужских территорий к западно- или южнорусской региональной традиции[8].

В какой-то мере подобное разнообразие используемых сюжетов можно было бы объяснить разрушением некогда цельного пласта свадебных обрядовых песен. Однако при сравнении материалов экспедиций 1989 и 2003 годов в Куйбышевский район области выявилась относительно хорошая сохранность свадебного репертуара.

Из 16 сюжетов в 2003 году оказались не зафиксированы в записи 5.  Причем некоторые из песен («Не было ветру», «Заинька», «Дунули ветрики») активно использовались в современном свадебном ритуале, правда, изменив местоположение в обряде. Песня «Не было ветру» поется при встрече молодых перед росписью в Загсе. «Осовременили» и ее текст. Вместо  слов «Полон двор вороных коней» стали петь «Полон двор легковых машин».

Хорошо сохранились и собственно  тексты свадебных песен.

         1989 г.                                              2003 г.

Сохранились и музыкально-стилевые особенности песен. В сознание народных исполнителей, например, наиболее устойчивым элементом стиля оказалась музыкально-поэтическая строфика, то есть форма песни. Там, где текст во время пения по форме сокращался (например, исполнители начинали петь песню без повторения строк), обязательно кто-либо из участниц ансамблей, записанных нами, высказывал недовольство. Стабильны в записанных образцах были темпы и ритмическое соотношение слова и напева. Ладовые структуры песен также подверглись минимальным изменениям.

Уровень собственно пения, однако, значительно снизился. И здесь дело не в  почтенном возрасте певиц. Изменилось эмоциональное состояние исполнителей во время пения. В 1989 году начинать песню женщины могли в полголоса, но уже вторая строфа пелась в полную силу с большой эмоциональной отдачей. «Виноватой» была не только публичность исполнения, хотя и ее нельзя отрицать. В1989 году собственно пение  было на голову выше современного. Хотя записи преимущественно проходили в помещении (у народных исполнителей уличное (открытое) пространство и домашнее (закрытое)  помещение создают разное эмоциональное состояние), свадебные песни за прошедшие годы потеряли главное — обрядовую значимость, что  привело к большим изменениям в общем характере звучания, и, в свою очередь,  повлияло, например, на такую стилевую черту как многоголосие.

*  *  *

Основные вехи свадебного ритуала юго-западных сел Калужской области, как-то: договор о сватовстве, просватывание (засватки, сватки, сговоры, лады, запивать и др.), запой, вечерина (вечеруха, вещеря и др.) или девишник, благословение, хождение к жениху с дарами, расплетание косы, приезд жениха в день венчания, торг за невесту, отводы, совпадают. Терминологически мы отмечаем разночтения, связанные с географическим местоположением сел. Так термин вечерина закреплен за селами Людиновского, Жиздринского и Куйбышевского районов. Термин девишник может относиться, как к собранию девушек в доме невесты накануне свадьбы, так и к утру свадебного дня, когда невесту собирают к венцу (см. таблица "Вечеруха. Девишник"). Этот термин мы встречаем в селах Спас-Деменского и Кировского районов. В селах Клён и Ловать Хвастовичского района также был зафиксирован этот термин.  В селах Подбужье и Красное того же района вечер накануне дня венчания называли запоем.

Однако в свадебном действе есть и существенные варианты, которые наглядно просматриваются при картографировании. В частности, мы отмечаем такое явление, как наличие или отсутствие наряженного обрядового деревца (ёлки) на предсвадебном вечере и в день венчания. (см. таблицу «Свадебное деревце» и карты-схемы).

Ёлка (сосна) на вечерине или девишнике  была распространена в селах по рекам Болве и Снопоти, на территории пограничной со  Смоленской и Брянской областями, а также в некоторых селах Ульяновского  и Думиничского районов, где обряд имел свои отличительные черты. Отдельные упоминания об обрядовом деревце нам также встретились в д. Ослинка Жиздринского района, стоящей на границе с Людиновским районом,  у истока реки Жиздры; в д. Савино Людиновского района, где информатор вспомнила о том, что на вечерину рядят свет — берёзку и в д. Верхняя Акимовка Жиздринского района, где было отмечено, что в некоторых домах ставили в стакан с водой картофельный цвет.

После просватанья  девушки шли в лес, срубали ёлку и три (один) вечера наряжали лентами, бумажкам — сидели за ёлкой (с. Закрутое Кбш.). В селах Спас-Деменского района срубали сосну, которую называли ёлкой. С нее обдирали иголки. Брали бумагу, красили разными красками. Полоски складывали пополам и нарезали. Потом выворачивали на другую сторону и обертывали сучки (по спирали). На каждую макушечку вешали бантик с тряпочкой и спускали ее вниз.  На самый верх завязывали хороший бант. Ёлку ставили на буханку хлеба (д. Лазинки Сп.-Дм.). В деревнях Болва и Снопоть того же района говорили, что ёлка стояла в доме 6 недель. Когда приезжал жених, начинался торг за ёлку. Девушки и женщины пели песни, а одна из них торговалась. Этот обычай был распространен повсеместно. Ёлку родня жениха потом забирала с собой (с. Закрутое Кбш.). Иногда ее старались украсть, чтобы передать жениху. Если это не удавалось, то выкупали (пос. Засецкий Крв.). Более часто встречался обычай, по которому ёлку крёстная невесты (с. Высокое Кбш.) или подневестица отвозили  в дом жениха, где она могла храниться у свекрови в течение года (с. Кузьминичи  Кбш.). В этом  случае ёлка стояла на земле в углу хаты или на столе, на хлебе, который время от времени меняла свекровь, иногда в амбаре (д. Трошковичи Кбш.).

Народные исполнители четко делят свадебный ритуал на довенечную и послевенечную части. Свадьбой они называют преимущественно вторую часть обряда.

За каждым обрядовым моментом калужских свадеб закрепляются определенные песенные сюжеты. Обряд, связанный с ёлкой, сопровождался исполнением специальных «ёлошных или заёлошных» песен.

В довенечной и послевенечной частях обряда используются так называемые песни- обыгрывания. Они могут относиться к любому участнику свадебного ритуала (таблица Обыгрывания). Обыгрывают не только жениха и невесту по отдельности или вместе, но и всех гостей свадебных застолий большей частью веселыми величальными песнями, за которые обязательно платили: «Дарють падарки этим, хто пэёть» (д. Троицкое Кбш.), «На свадьбе пают свикрови в ие доме, паре, адиноким старым — абыгрывание. За абыгрывание женщинам (пастаронним, кто в хате, кто на улице) платили» (с. Высокое Кбш.).

Этот же термин — «обыгрывание» — довольно часто употреблялся исполнителями по отношению к прощальным песням довенечного цикла. Обыгрывали невесту, которая сидела за столом с подружками, накрытая миткалём: « Дажидают жениха, ехать расписывацца нада. Тут нивесту абыгрывают дефки» (д. Орля Жздр.), «На вичарине песни усякыи. Пають. И плачуть. Абыгрывают» (д. Черный Поток Лдн.), «вичируха и есть адна. Эта пирид свадьбай. Вечирам  сабираюцца деўки, атпивають нивесту, абыгрывають» (д.Савино Лдн.)[9].

Географическая закономерность обыгрывания до венца невесты, а иногда и жениха выстраивается следующим образом (см. карты-схемы). Это  деревни Людиновского р-на по реке Болве и междуречью рек Неполоть и Ясенок,  села Хвастовичского р-на — Красное и Пеневичи, и отдельные деревни в Жиздринском (Орля, Зикеевский завод), Куйбышевском (Лужницы, Высокое) и Кировском (Якимово, Лосиное, Тешевичи) районах.

Обязательным компонентом обрядового действа по всей обследованной территории были причитания как невесты и ее самой близкой подруги (подневестицы): «Ахапками хватаюцца и галосют, падгалашивают…па-настаящему» (д. Войлово Лдн.), так и крёстной и родной матерей, сестер, тетки невесты (см. таблицу голошения).

Для невесты-сироты причитания были обязательными. Они звучали на вечерине (девишнике), когда невесте расчесывали косу, часто под жалобную обрядовую песню, на кладбище, куда невеста ходила просить баславление умерших родителей. Характеризуя причитания, информанты подчеркивали обязательность причета при благословении: «Крёстный и крёстная берут невесту под руки, просят благословить молодую. Она кланяется ка Божьему суду. Когда так скажет три раза, тогда  берется  за мать  и причитает: “Мамушка милая! Не брось ти мене при горькем уремечку!”» (д. Большие Желтоухи  Крв.). Причетам учились: «Любая невеста должна была уметь причитать. Учила мать, тётка ль, крёстная. Вот выходи на двор, чтоб пошел голос. Есть такие “плаксы” называются… Но ни в правду» (д. Савино Лдн.). Учились девушки и друг от друга: «Здесь [на вечерине — Н.Г.] учились от старших. Невеста на одном вечере, другая на вечере подруги» (с. Вербежичи Лдн.).

Причеты в свадебном обряде сел русско-белорусско-украинского пограничья отмечала в своей монографии Н.М.Савельева[10]. На причеты в южнорусской свадьбе указывал В.М. Щуров[11]. По-видимому,  калужские причитания по роли в обряде могут быть включены в круг западной и южнорусской песенной традиций. Отличия могут касаться лишь количественного показателя.

Описания свадебного ритуала исследуемой территории были сделаны в экспедициях МГК с разной степенью подробности[12]. Мы приводим некоторые из них.

[1] Отметим, что некоторые исследователи считают, что «цельного и единого свадебного обряда у русских не существовало никогда». См.: Зырянов И.В. Сюжетно-типологический указатель свадебной лирики Прикамья. Пермь, 1975. С. 4. Т. Бернштам утверждает, что «понятие севернорусской свадьбы как чего-то единого — это чистая условность, за которой скрывается невероятная пестрота различных вариантов, переходных, более или менее сходных или уникальных форм свадебного обряда». См.: Бернштам Т. Свадебная обрядность на Поморском и Онежском берегах Белого моря // Фольклор и этнография. Обряды и обрядовый фольклор. Л.: Наука. 1974. С. 183

[2] Ефименкова Б.Б. К типологии свадебных ритуалов восточных славян // Тез. докл. науч.-практ. конф. Смоленск, 20—24 мая 1987 г. М., 1987. С. 8—13; Гнес. Пособие.

[3]  Гилярова Н.Н. Особенности свадебных традиций населения Пензенской области // Этнографическое обозрение. №2. М., 1996. С.30—50; Гилярова Н.Н. Причитания Пензенской земли // Музыковедение. М., 2004. № 2. С. 33—47

[4] Ефименкова Б.Б. Восточнославянская свадьба и её музыкальное наполнение. М., 2008. С. 13

[5] Там же. С. 25.

[6] Надо учитывать тот факт, что наши информанты, в основном, рассказывали о собственных свадьбах, пришедшихся на 50—60 годы XX века.

[7]Н.И. Лебедева говорит о возможных влияниях Византии, культуры древних болгар и Скандинавии на данной территории. (См.: Лебедева Н.И. Народный быт в верховьях Десны и в верховьях Оки (Этнологическая экспедиция в Брянской и Калужской губерниях в 1925-ом и 1926-ом годах). Научные труды. Т. 1 // Рязанский этнографический вестник. Рязань, 1996. С. 33). Но более важным нам представляется путь, по которому, по ее мнению, распространялись эти влияния. Это — Смоленщина и, что особенно важно, Великий Новгород, в свадебной традиции которого определяющим моментом являются песни с тоническим стихом. 

[8] В монографии Н.М.Савельевой большое место уделяется песням свадебного обряда (См.: Савельева Н. Региональная стилистика русской народной музыки. Русско-белорусско-украинское пограничье. М., 2005). Автор причисляет к исследуемой им традиции и свадебные песни юго-западных районов Калужской области. В свою очередь,  В.М. Щуров относит район Козельской засечной черты к южнорусской песенной традиции (См.: Щуров В.М. Песни Козельского  Полесья //Живая культура Российской провинции. Калужский край. Козельский район. Этнографические очерки. М., 1999. С. 90 —112)

[9] Мы отмечали подобное явление в Рязанской Мещере. Там песни-корения могли также предназначаться невесте в любой эпизод довенечной части ритуала (См.: Гилярова Н.Н. К вопросу типологии свадебных песен рязанской Мещеры // Проблемы стиля в народной музыке. М., 1986. С. 55—73)

[10] Савельева Н. Региональная стилистика русской народной музыки. Русско-белорусско-украинское пограничье. М., 2005. С.27. Однако в материалах НЦНМ по Брянской области записей этого жанра сравнительно немного. В наших экспедициях  причитания  были зафиксированы более чем в 50 населенных пунктах разных районов.

[11] Щуров В.М. Южнорусская песенная традиция. М.: Советский композитор, 1987. Придерживается этой точки зрения и Б.Б. Ефименкова: «В южной России… ведущую роль играли прощальные песни, а плач выступал лишь дополнительной, хотя и очень яркой, специфической маркировкой кульминации прощальных обрядов в доме невесты». (См.: Указ. работу. С.16).

[12] Например, в экспедициях 70-х — 80-х годов описания и этнографические подробности почти не фиксировались.